Руки, правда, развязать не удастся, но зато теперь можно было вытянуть их вверх.
— На этом, — показал он на грудь преосвященного, и тот, кажется, понемногу приучившийся понимать странную речь коротышки, поцеловал панагию.
Коровин слушал — только за голову хватался.
Пока бежал, бормотал слова сумбурной, наскоро составленной молитвы: «Избави, Боже, агнца от зуб волчьих и от муж крови! Да воскреснет Бог, и да расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящие Его!»
В общем, если перейти от утомительного стихосложения на отрадную прозу, на ново-араратский причал я сошёл невыспавшимся и злым, как чёрт. Ой, простите, отче, — само написалось, если же вымарывать, то получится неаккуратно, а вы этого не любите, так что чёрт с ним, с чёртом, passons.
— Не ведаю. Ночью я здесь, в келье. Устав строг, выходить не дозволяет.