И когда она меня в свой будуар во второй раз позвала, несколько недель спустя, то вела себя уже совсем по-другому, без механистики. В конце же вдруг взяла и расплакалась. Ужасно сама удивилась — говорит, тринадцать лет ни единой слезинки уронить не могла, а тут на тебе.
Ничего, сказала себе Полина Андреевна. Семь бед — один ответ. Если ночная вылазка с рук сойдёт, то и с оружием как-нибудь обойдётся. Владыка уладит.
— Лжёте вы! Ведь не побоялись же василисково одеяние прятать?
Дочитав записку архимандрита, доктор с интересом воззрился на гостью поверх своих золотых очков.
Рядом стоял фонарь. Он-то и подсвечивал поблескивающую гладь, заставляя её вспыхивать бликами и искорками.
Молодой человек в рясе, с откинутым на спину куколем, вытянул спрятанную меж двух валунов вертлявую «качайку», сел в неё, оттолкнулся веслом, а когда немножко отгрёб от берега, бросил весло на дно лодчонки. Вместо этого поднял лёгкую мачту, подставил попутному ветру белый парус, и лёгкий чёлн понёсся по волнам с отменной скоростью — пожалуй, порезвее парохода, тем более что пароходу пришлось бы петлять фарватером, а «качайке» мели были нипочём.