— Лев Залманович, — осторожно поправил он.
Это очень странно. Ничего не слышно, но совершенно точно знаю, что она ответила.
— Совсем. Единственный шанс твоему Женьке уцелеть — публично покаяться и признать ошибки.
— Давай меняться! — я морщу лоб, чтобы казаться очень строгим.
— Я молодой тогда был. Шестнадцать лет. Но боевой, горячий. На железку раз десять ходил.
Я обернулся на мамин голос… и замер с открытым ртом. В двери стояла женщина, очень похожая на маму. Глаза и улыбка были мамины, но в остальном она была… Какая-то очень молодая. Худая, загорелая, а главное — красиво накрашенная и в каком-то супермодном брючном костюме. Мама так красиво одевалась всего несколько раз, когда мы ездили на свадьбы к моим двоюродным сестрам.