– Но я не уверена, – сказала она. – Теперь я не уверена. Возможно, мне показалось.
И не пытался ли умирающий банши, томимый сознанием давней вины, не пытался ли он искупить прошлое, когда обманул хрустальную планету, чтобы помочь этим бывшим рабам? Или он полагал, что лучше отдать это наследие не чужакам, а существам, которые сыграли свою роль – пусть небольшую, пусть чисто служебную – в подготовке к осуществлению великого замысла, который так и не удалось привести в исполнение?
– Все было бы совсем иначе, если бы не люди. Когда мы явились сюда, здесь и млекопитающих почти не было, не говоря уж о приматах. Мы могли бы воспрепятствовать развитию приматов. Мы могли бы уничтожить их еще в зародыше. Вопрос о таких мерах ставился, так как эта планета казалась очень многообещающей, и нам было трудно смириться с мыслью, что мы должны отказаться от нее. Но существует древний закон; разум слишком редок во вселенной, чтобы кто-нибудь имел право становиться на пути его развития. Нет ничего драгоценней – и когда мы с большой неохотой отступили с его дороги, мы признали этим всю его драгоценность.
Тут раздался испуганный женский визг, растерянные крики мужчин и звон бьющихся бокалов.
– В этом нет ничего странного, – сказал ей банши. – Так мы созданы, те двое из нас, которые еще остались. Большие грязные полотенца, колышущиеся в небе. И не бойтесь – человек, который сидит рядом с вами, – наш друг.
– Во всяком случае, вы должны признать, – объявил он, – что я прямодушен. Когда я имею в виду рвоту, я так и говорю – «нас рвало», а не «мы срыгивали».