– Деньги, конечно, солидные, только... не очень чистые, верно?
Я снова подумал о кукушке. Все-таки, почему кукушки никогда не кукуют по вечерам?
– Но стены тонкие, это факт! – снова встрял молодой.
На девятые сутки, изучая содержимое стеллажей в гостиной, я вдруг заметил, что одну из старых книг совсем недавно читали. В отличие от соседних томов, пыль на корешке была почти полностью стерта, а сам корешок выдавался из общего ряда на несколько миллиметров. Я снял книгу с полки, сел на диван и начал листать. Книга называлась, ни много ни мало, «Генезис Паназиатской Идеи», и была выпущена в середине войны. Бумага оказалось просто ужасной: от каждой страницы веяло плесенью. По содержанию – классический образец печатной продукции военного времени: все события освещались до крайности однобоко, гуманизмом не пахло совсем, а от стиля повествования через каждые две-три страницы нестерпимо хотелось зевнуть; но несмотря на все это, в тексте то и дело попадались белые пятна – строки, вымаранные цензурой. О событиях 26 февраля 1936 года30в книге, конечно же, не упоминалось ни слова.
– А вы что же, все время вот так... клиентов развозите? – спросил я.
Самое холодное время. Зима тогда выдалась жутко холодная, правда?