Я ел молча, поглядывал по сторонам. Никто уже на нас не смотрел, все ели, пили, хвастались, затевали ссоры. Правда, я все-таки обратил внимание на худого жилистого человека с красным обожженным лицом. Он сидел к нам спиной за соседним столом, но по тому, как напряженно держался и отвечал невпопад своему собутыльнику, я ощутил, что он очень внимательно слушает наши разговоры. А если учесть, что у Гендельсона «Божья Матерь» и «Пресвятая Богородица» звучат через слово, то мы, похоже, выглядим как два негра в рязанском пивном баре.
Предостерегающий холодок прокатывался по моей спине, проникал во внутренности. Я чувствовал, как шевелятся волосы, руки уже покрылись гусиной кожей.
— Демон, — ответил я, — который преклонился перед Иисусом.
Рыцарь с плюмажем окинул меня придирчивым взглядом, смерил рост, оценил вес, но в зубы смотреть не стал, наверное, из врожденной деликатности.
Теперь против меня остался один, он не спешил, делал вид, что нападет, не давая мне возможности отступить, а тем временем сюда помчались еще несколько человек на конях. Гендельсон все еще держался, что-то кричал, хотя я его не видел, но там часто взлетали над головами мечи и топоры, слышались дикие вопли.