Черный плащ наброшен на голое тело, при каждом шаге распахивается, обнажая белую, ослепительно белую ногу. По дороге зацепился за куст, женщина нетерпеливо дернула и так же медленно пошла дальше. Плащ теперь едва держался на плечах, открывая ее сочную зрелую фигуру во всей наготе.
В нашу сторону неслись крики. Рассвирепевшие зарги бежали в нашу сторону с дикими воплями. Я метнул молот, выхватил меч и пустил коня вскачь. Меч засвистел, я рубил направо и налево, а когда уцелевшие бросились бежать, я догнал и мстительно зарубил всех до единого.
— Правда, ваше высочество, — заверил я. — Ну, представьте себе, если бы вы вдруг предстали перед народом святым… как бы вам… э-э… дальше? Денек можно походить гоголем, в павлиньих перьях, а другой, третий?.. Арнольду это теперь на всю оставшуюся жизнь.
Дорога уходит вперед, прямая, как стрела. Отчетливо видно, что вот там низина, дорога поднимается, сохраняя прежнюю ровную линию, а еще дальше, где возвышенность, эта же дорога превращается в прорубленную долину. Полотно приподнято по-прежнему, а по бокам… да, кюветы для отвода воды, чтобы не размывали полотно.
Слева от постоялого двора идет дорога на базарную площадь, справа — в сторону городского сада, хотя я бы не назвал садом эти три деревца, но там клумбы с цветами, широкие лавочки, пара мраморных статуй, «майское дерево», вокруг которого сейчас с воплями бегают трое ребятишек, держась за цветные веревки. На той стороне сада врыт массивный столб, возле него на цепи огромный медведь. Встает на задние лапы, ревет, кланяется, что-то просит. Перед ним небольшая смеющаяся толпа, кто-то сует булку, кто-то в испуге бросает камнем.