Я уловил намек, пожал в неловкости плечами.
— Что шкура… была бы душа цела… Да будь благословенна Дева Мария… Да святится имя Твое, Любимая…
Боюсь, он ничего не понял, да и я щедро метал бисер, но Гендельсон не совсем уж полный адиет, на ближайших привалах будет присматриваться к паутинам, даже самым крохотным, чтобы заметить эти липкие комочки. Надо же такое открытие: сами по себе нити паутины совсем не липкие!
По ту сторону окна не дальние горы, как я ожидал, а почти такая же комната. В самой середине длинный стол, похожий на рабочий стол на большой кухне для разделки рыбы — добротный, на шести толстых дубовых ногах. Три толстые-претолстые книги в стопке. Четвертая раскрыта посредине, листы желтые, изъеденные, со следами капель воска. Три толстые свечи в массивных медных подсвечниках, больше похожих на пепельницы, человеческий череп… только крупноват, такие люди не бывают.
Из-под корней чистейший родничок, я пожалел, что встретили такое чудо здесь, недалеко от замка, зато когда придет время ночлега, окажемся либо среди болота, либо на каменном плато без капли воды.
Ему подали массивный половник на длинной металлической рукояти. Сам половник был в серых потеках застывшего олова. Рыцарь зачерпнул и посмотрел в глаза Гендельсону.