— Да, очень. Он замечательный парень, хоть я и представляю себе, что ты о нем думаешь.
— Бедняжка Пепита, — продолжил свой рассказ профессор, — она и предположить не могла, что ее Федерико провел ночь в грязной камере, где орда головорезов и отбросов общества разыграла его между собой как кусок праздничного пирога, пустив по кругу его тщедушные телеса и награждая его тумаками и всем прочим, пока остальные изверги весело орали хором: «Пидорас, пидорас, обосрался в самый раз».
— Нет необходимости напоминать, что сеньор Флавиа-и-Пужадес — личность хрупкая и деликатная, сама доброта и христианское милосердие. Если в его мастерскую залетает муха, он, вместо того чтобы прибить ее тапком, открывает все окна и двери, дабы насекомое, которое тоже является созданием Творца, было возвращено потоком воздуха в свою экосистему. Как мне кажется, Дон Федерико, человек верующий, очень набожный, всего себя посвящающий делам нашей церковной общины, был вынужден всю свою жизнь противостоять пороку, который в крайне редких случаях брал над ним верх, толкая его на улицу переодетым в женское платье. Его необычайный талант чинить все, от наручных часов до швейных машинок, вошел в поговорку, а его личность весьма уважаема и ценима всеми нами — теми, кто с ним знаком и посещает его мастерскую, и даже теми, кто не приветствует его редкие ночные эскапады в парике, украшенном гребнем, и в платье в горошек.
Фермин Ромеро де Торрес принял позу философа.
— Тоже верно, — призадумался он. — Ну да ладно, идите отдыхать, не хочу вас больше задерживать.
Человек молча кивнул, выражение его лица стало жестким и угрожающим.