— Вкусно, — сказал, наконец, привратник, посасывая липкий леденец.
Помню, однажды июньской ночью я проснулся на рассвете от собственного крика. Сердце колотилось так, будто душа рвалась вон из груди, чтобы взбежать по какой-то неведомой лестнице. Прибежал встревоженный отец, взял меня на руки и попытался успокоить.
Смеркалось, когда я добрался до выхода и понял, что, скорее всего, уже опоздал на последний автобус. Настроившись на длительную пешую прогулку вдоль кладбищенской стены, я зашагал по дороге, ведущей в Барселону. В двадцати метрах от ворот был припаркован черный автомобиль с зажженными фарами. За рулем сидел какой-то мужчина и курил. Поравнявшись с ним, я увидел, что это был Паласиос, который тут же открыл дверцу и знаком пригласил меня сесть.
— Ты совершенно ничего не понимаешь, так ведь?
Она расплакалась от стыда и унижения и, казалось, состарилась на глазах за несколько секунд.
— У меня уже нет ни рук, ни зрения, ни клиентов… — часто повторял Фортунь.