Мы с Беатрис поженились два месяца спустя, в церкви Святой Анны. Сеньор Агилар, который в разговорах со мной по-прежнему был немногословен и останется таким до конца своих дней, все-таки отдал мне руку своей дочери, понимая очевидную невозможность получить мою голову на блюде. Когда Беа ушла из дома, ярость его угасла, и теперь, казалось, он жил в постоянном страхе, смирившись с тем, что его внук будет называть меня папой и что судьба в лице этого простреленного навылет наглеца отняла у него любимую дочь, которую сеньор Агилар, несмотря на свои бифокальные очки, по-прежнему видел такой же, как в день ее первого причастия, и ни на минуту старше. За неделю до бракосочетания отец Беа пришел в нашу лавку, чтобы преподнести мне золотую булавку для галстука, которая когда-то принадлежала его отцу, и пожать мне руку.