— Михайла, ты чего только одного привел, где второй?
— Больше сорока лет назад он тогдашнего сотника своими руками зарезал, у всех на глазах. За то, что тот сотню чуть не под полное истребление подвел. А потом приказал каждому из оставшихся ратников по пять холопок обрюхатить, а детей самим воспитывать, чтобы, значит, пополнение выросло. А попу, который ему пенять за это надумал, с одного удара три зуба вышиб.
— Крови, наверно много потерял, заговаривался.
— Все успокоиться не можешь? — Мишка усмехнулся и внезапно спросил: — Хочешь пряник?
— Да, они западные соседи полочан. Имя его — Ёнас, или Йонаш, или Янис. В тех местах такие имена есть. Мать его звала Ёша. Отец-то его точно ятвяг, а мать — не знаю. Ёша совсем мальцом был, не помнит почти ничего. Только мать и имя, да еще огонь, крики и какие-то бородатые хари в ладье, но хари, вроде бы, не нурманские. Потом он жил где-то у воды. То ли река большая, то ли озеро, а может быть и море. Еще помнит город. Не весь город, а только каменную стену. А потом опять ладью и…
— Минь, а Минь! Минь, проснись, тебя лекарка зовет.