Удар кистенем вышел несильным, острожанин еще пытался как-то шевелиться, но Мишка, торопливо вскочив, дважды двинул его ногой в бок, и мужик наконец-то обмяк. Мишка и сам чуть не уселся на землю — короткая схватка вымотала все силы, к тому же он ясно понимал, что беглец не столько пытался убить его, сколько вырваться и убежать, иначе бы…
Дело уже шло к полуночи, когда Мишка, со стоном облегчения стащил с себя доспех и сапоги, смотал с ног «благоухающие» портянки и отлепил от спины пропотевшую рубаху. Вечер выдался душный, с севера наползали грозовые тучи, и забираться в жилище не хотелось — Мишка не притронулся к оставленной ему еде и устроил себе постель в стоящей под навесом телеге. Рядом хрустел сеном Зверь, под тем же навесом устраивался на ночлег Немой — лучшей охраны и не требовалось, поэтому Мишка, оставив без внимания доносившиеся от винного погреба препирательства кого-то из ратников с караульными отроками, блаженно откинулся на спину, уснув еще до того, как голова коснулась пристроенного вместо подушки седла. Не разбудили его ни гром, ни шум дождя, ни отблески молний.
После третьей серии ударов мокрым пучком травы по лицу, взгляд полеведа обрел, наконец осмысленность, и он даже попытался защититься левой рукой.
— Так, слушайте меня внимательно. Серапион, ты завал в овраге видел?
— Так что, деда, можешь взять из того, что Младшая стража добыла, все бабьи радости, а если не хватит, то и серебра зачерпнуть. Только не просто так взять, а обменять на рухлядь простую, дойных коров и холопок. Я думаю, что семей без мужиков сейчас много осталось — волхв, подлюга, бесдоспешных, с одними топорами на ратников кинул, считай, на верную смерть.
— Ратник Арсений с того берега машет! Наша взяла!