— Про лихость забудь! — Мишка неловко дернулся и скривился от боли. — В вас почти в упор стрелять будут — доспех не спасет! Каждый убитый и раненый на твоей совести будет! Понимаешь? На твоей совести!
— Погоди карту убирать, ты еще не сказал: куда и зачем мы идем? — напомнил Мишка.
Во дворе, где Мишка бился с тремя мужиками, стояли две телеги. Незнакомый молодой ратник из людей боярина Федора пристраивал в одну из них объемистый узел. Во второй телеге сидело пятеро маленьких детей, а рядом стояли четверо связанных женщин и подросток лет десяти-одиннадцати. В стороне на земле лежала старуха с окровавленной головой. Увидев двух въезжавших во двор всадников, ратник отпустил узел, отшагнул за телегу и бросил взгляд на прислоненное к стене дома копье, потом настороженно уставился на подъезжающих.
Четыре коня полетели кувырком, а один всадник скособочился в седле и выронил копье.
Боярин Федор снова полез в бороду — сказанное Роськой совершенно не укладывалось в систему его понятий о счете и числах. Вместо привычных литер «червь» и «фита» на столе перед ним были нарисованы две совершенно одинаковых хвостатых загогулины, означавших, по словам мальчишки число девяносто девять. Да еще какой-то непонятный «ноль», который, оказывается, означает полное отсутствие чего-то там… а зачем он тогда вообще нужен?
— Не за что… скажи-ка лучше: там, за оврагом воинская сила есть еще?