— Есть, батюшка, в сенях семь штук лежат, только четыре из них побитые немного.
— Чуть левее ворот, — бодро принялся рапортовать Симон — на той стороне дороги, шагов двадцать пять, недостроенный дом — сруб без крыши. Внутри сидят, вроде бы, двое.
К тому времени, как раз и на голову ушибленный очухался — сел и оглядывается, видать, вспоминает: где он, что с ним и зачем? Подходит к нему Брезетя и говорит те же слова ласковые, что и первому, который с разбитым носом, но указывает уже не на тещу, а на сеструху ее. А та, дурища, обра-адовалась! Наконец-то и для нее жених сыскался! Запела чего-то и даже приплясывать принялась. Под женихом от такого зрелища аж снег подтаивать начал — мало того, что поленом в сапоге по голове огреб, так еще и диво такое перед ним выплясывает! Как на грех, у тещиной сестрицы нога подвернулась, и она так на суженого ряженого и обрушилась. Думаете, убилась? Ничего подобного! Целоваться полезла!
— Ладно, не трепыхайся! — Даже Роська сегодня вызывал у Мишки раздражение. — Чего Митька-то позвал?
Зверь не сердился — перестал всадник дурью маяться, ну и ладно.
— Погоди, с тобой же еще двое должны быть! — спохватился Мишка — Они-то где?