Лицо у её высочества было странное, никогда прежде мною не виденное – словно бы совсем новое.
Он шагнул ко мне и, прежде чем я успел заявить протест, размазал пыль с моего темени по всему лицу.
– Да черт с ним, пусть торчит. Ему, поди, тоже любопытно.
– Ники, ну нельзя же быть таким болваном! Во время аудиенции Ли-Хун-Чжану про концессии ничего говорить не нужно! Ни в коем случае! Ты все испортишь!
– По-японски оно означает «п-предатель», – спокойно ответил Эраст Петрович, наклоняясь надо мной и зачем-то оттягивая мне пальцами нижние веки (я просто обмер от подобной бесцеремонности). – Я рад, Зюкин, что вы живы. После такого удара можно было и вовсе не очнуться. У вас толстая черепная к-коробка, даже сотрясения нет. Вы пролежали без чувств почти сорок часов. Попробуйте-ка сесть.