Чтобы не было страшно, принялся подсчитывать убытки за два последних дня. Вчера проспорил пятьдесят целковых Масе, сегодня проездил на извозчике утром два с полтиной и вечером пять, итого семь пятьдесят, да ещё «псы» хитровские унесли портмоне с сорока пятью рублями. Прибавить сюда загубленную парадную форму – хоть и казённая, а все равно жалко.
На первый взгляд всё это выглядело как самый обычный светский суаре, однако, если приглядеться, обращала на себя внимание чрезмерная румяность и чернобровость некоторых кавалеров, дамы же и вовсе смотрелись странно: чересчур плечистые, с кадыкастыми шеями, а одна даже с тонкими усиками. Эндлунг тоже обратил на неё внимание, и по его оживлённому лицу промелькнула тень – выходило, что усами он пожертвовал зря. Впрочем, попадались и такие особы, про которых нипочём не догадаешься, что это мужчина. Например одна в наряде Коломбины, показавшаяся мне смутно знакомой, пожалуй, поспорила бы тонкостью стана и гибкостью движения с самой госпожой Зизи.
На крики пришёл Фандорин. Он осмотрелся по сторонам и вдруг присел на корточки, разглядывая что-то в траве.
Обеспокоенный, я раздвинул пышные листья и обмер: её высочество, привстав на цыпочки (это скрипели её башмачки – вот что), обнимала Фандорина обеими руками за шею и прижималась губами к его губам. Рука сыскного советника была беспомощно отставлена в сторону; пальцы сжались, потом разжались, и вдруг, словно решившись, взметнулись вверх и принялись гладить Ксении Георгиевне нежный затылок с распушившимися прядками светлых волос.
– Ты сейчас так на меня глянул, словно кнутом ожёг.
Но изнутри сделалось горячо и сладко, тревога ушла, вместо неё подступила тихая грусть – не за себя, за людей, которые устраивают из своей жизни нелепицу и беспорядок, сами же потом от этого мучаясь и страдая.