– Будешь руки распускать – и ожгу, – огрызнулся я, решив с ней не церемониться.
Присел на корточки и оторвал золотые пряжки с моих туфель, потом вдруг крепко взял за кюлоты и дёрнул, так что шов сзади треснул и разошёлся.
– Отнюдь, – покачал он головой. – На Москве вы их встретите нечасто, а вот на Хитровке повстречать можно, но и то не в столь большом к-количестве. Тут не просто одежда, а высший хитровскии шик – и красный шёлк, и лаковые калоши. Только фартовые, то есть бандиты самой высокой иерархии, позволяют себе такую униформу. Чтоб вам, Зюкин, было понятнее, это у них вроде камергерского мундира. Вы видели, как от меня дунули эти «п-псы»?
Последние перекаты химерического восторга немедленно сменились испугом: судя по тому, как высоко в небе стоял сияющий диск, время было позднее. Во всяком случае, час завтрака наверняка уже миновал.
Наверное, я вовсе ничего не чувствовал. Очевидно, со мной произошла своего рода paralysie emotionnelle не знаю, как сказать по-русски.
– Туды ехай, в подворотню! – показал газетчик.