Я смотрел на ее ресницы, потому что мне это было приятно. Косметику она не употребляла, или ее не было заметно, но никакого значения это не имело.
Пришлось утешить себя новой тарелкой с едой.
— Знаешь, я слышал, что о нем многие так отзывались, среди них многие, заслуживающие полного доверия, говорили, что в нем в самом деле имелось нечто… что он чем-то таким владеет… каким-то озарением, обладает особой силой… что он может стать великим учителем… Но у него масса проблем — комплексы, неуравновешенность, знаешь, все такое, что сопутствует обычно особым способностям, и это скользкая сторона. Поговаривали, что на него заведено криминальное досье, что он живет под чужим именем и что он гораздо лучше знаком с полицией, чем с магией… Впрочем, все это лишь по разговорам, понимаешь? Не знаю. А официально он художник, и довольно хороший. Во всяком случае, его полотна неплохо раскупаются.
Да, я был не прочь преподнести им это дело в уже завершенном виде, в розовой упаковке и перевязанное ленточкой — подарок на Рождество, так сказать, и все же…
Колесо сократилось примерно раза в три, и на этом ему было приказано остановиться. Теперь оно было похоже на слабо светящуюся раму картины и по виду комнаты, наблюдаемому сквозь него, постоянно пробегали волны.
— Алло, мотель «Нью-Лайн» слушает, — ответил мне мужской голос.