Симонэ вытер покрытый испариной лоб. Лицо у него сделалось несчастным.
– И он не показал вам ничего интересного? Он ведь собирался вам что-то показать…
– Безумие какое-то, – пробормотал он. – Сумасшедший бред… Сначала то, теперь это…
– Да, Петер, я философ. Я поэт, философ и механик. Вы видели мои вечные двигатели?
Поднялся шум. Бухая тяжелыми башмаками, прибежал хозяин. Вынырнул, словно из-под земли, Симонэ. Перегнулось через перила чадо с окурком, прилипшим к нижней губе. Из холла опасливо выглянул Хинкус.
Все это он протараторил своим бесцветным голосом, глядя на меня по очереди то правым, то левым глазом и немилосердно терзая пустой рукав. Лицо его оставалось неподвижным, только время от времени поднимались и опускались реденькие брови. Я смотрел на него и думал, что манеры и грамматика у него остались прежние, а вот запас слов основательно увеличился. Разговорился Луарвик.