— Поехали домой, Энн, тут уж ничего не поделаешь, — сказал старик.
Огонь потрескивал, пожирая ступеньку за ступенькой. В верхних комнатах он, словно гурман, смаковал картины Пикассо и Матисса, слизывая маслянистую корочку и бережно скручивая холсты черной стружкой.
У папы на запястье было атомное радио, сделанное по старинке: прижми его к голове, возле уха, и радио начнет вибрировать, напевая или говоря что-нибудь. Как раз сейчас папа слушал, и лицо его было похоже на один из этих погибших марсианских городов — угрюмое, изможденное, безжизненное.
Дверь отворилась. Улыбка сбежала с ее лица.
— Что с тобой? — спрашивали друг друга музыканты.
Всю ночь напролет шел дождь. На следующий день было ясно и тепло.