Я вернулся затемно. Вкус крови на губах, приставшие к подбородку перья, эйфорическая дрожь; не торопясь подниматься на две ноги, я терся боком о крыльцо, ощущая на длинной звериной морде почти человеческую улыбку. Как легко…
На середине моста приостановился; запах здесь был сильнее, приходилось дышать ртом.
Ноздри мои дернулись — ветер принес клочок запаха. Несильного, но — впечатляющего.
Гости ушли около полуночи; на маленьком кухонном столе громоздились объедки.
Зверька взвизгнула — я держал ее крепко. Зверька засопела, заскулила, разразилась потоком бранчливых и одновременно нежных звуков — и вдруг выросла до размеров горы; ошалевший хорек сидел на белом плече полуобнаженной женщины, но одуряющий запах не исчез — просто изменился.
— …Оладьи, плюшки, сдоба! Налетай, пока не остыло!