Уголки губ коренастого опустились ниже – Павле вдруг вспомнился тюбик помады, забившийся в щель тротуара.
Среди всех, кто был в зале, у одного Савы не было времени ужасаться либо восторгаться – он делал свое дело, Павла прекрасно понимала, как сложно снимать спектакль, который видишь впервые. Хотя, по просьбе Павлы, досконально проштудировал творение Вечного Драматурга. Но что за бесконечный путь от пьесы до спектакля!..
Он плыл из коридора в коридор. Он тек. И Пещера привычно смолкала ему навстречу. И меркли лишайники, и стайки светящихся жуков втягивались в невидимые щели и дыры. А он – черный сааг – шел. Но шествие не приносило ему удовлетворения.
Сверху, прямо под крышкой, прямо на аккуратной стопочке расшифрованного интервью лежала, закатив мутные глаза, пахучая серо-коричневая селедка. В горестно раскрытой пасти толпились мелкие бессмысленные зубки; Павла медленно закрыла «дипломат». Лора смотрела выжидающе.
– Оставьте Павлу в покое. Она не шпионит в мою пользу… если вы подумали об этом. Неужели вы полагаете, что стоит спрятаться за кисейной кулисой – и вас уже не видно?! На вас висит смерть этого мальчика – а он умрет если не сегодня, так завтра. Вы прете напролом, не видя и не слыша ничего вокруг, не задумываясь, что в случае выхода спектакля таких самоубийств может быть тысяча… Десятки тысяч… Человек не может днем думать о Пещере! Это разрушает психику, вам до сих пор не ясно?!
– Почему? Что я должен понимать? Что на темы Пещеры разговаривать не принято? Но разве от молчания она исчезает, Пещера? И разве вы, я, все… перестанем по ночам выходить на охоту? Или, гм, на водопой, как у вас там принято… Так почему же молчать?..