– Я заболела, – сказала Павла хрипло. – Я… больная.
– Привет, егерь, – Раман не собирался вести долгих подготовительных бесед.
Остановился над телом юноши. Павла, а с ней и весь зал видели, как равнодушно посверкивают острые глаза в прорезях ткани. Егерь постоял минуту – а потом двинулся, все так же неторопливо, волоча за собой хлыст, и хлыст протянулся по телу юноши, будто перечеркивая его, как сытая, удовлетворенная змея.
– У меня тоже было, – сказал Кович шепотом. – Когда я… когда мы делали «Девочку». Так страшно… Звуки, шорохи, страх землетрясения, или вот проснусь завтра – а сын в кровати мертвый…
Махи стояла, прижавшись щекой к скале, ее опухшие от слез глаза казались огромными, как блюдца.
– Ага, – задумчиво сказал за ее спиной Тритан. – Я так и знал, что он не утерпит.