– К черту москвичей. Теперь – к черту. Вечером еще раз осмотрюсь и завтра днем полезу в тот особняк. Сам.
– Я на родину и пехом могу, – хмуро пообещал Лузгин.
И вожак занес лапу для смертельного удара.
– Девяносто два. Скоро юбилей. И тоже до сих пор не привыкну. Ничего, брат. Зато я с каждым разом все лучше понимаю – они уже не люди. Больше не люди. А значит, нечего их жалеть.
Миша прислушался к дыханию самоубийцы и понял: девушка на грани. Может уйти, может и остаться. Как ляжет карта.
Муромский собирался еще что-то сказать, но осекся.