— Майя Тойвовна, — сказал я. — меня интересуют все подробности вашей встречи… Вы рассказывали ему о себе, о своей работе. Он вам рассказывал о своей. Постарайтесь вспомнить, как это было.
Я огляделся. Пустые столы. Стеллажи вдоль стен, уставленные инопланетными диковинами. Ксенографические проекторы у дальней стены. Все это я уже видел. Я уже был здесь. Это была мастерская майи тойвовны глумовой. Вот это ее стол, а в этом вот кресле сидел журналист краммерер…
— Ну что ж, и на том спасибо, — отозвался он с готовностью, — тогда пойдемте пить чай.
Бромберг осторожно ввинтил детонатор обратно в гнездо и удовлетворенно повалился в кресло.
…у Него было еще много собственных вещей. Весь лес вокруг интерната был его очень большой собственной вещью. Каждая птица в этом лесу, каждая белка, каждая лягушка в каждой канаве. Он повелевал змеями, он начинал и прекращал войны между муравейниками, он умел лечить оленей, и все они были его собственными, кроме старого лося по имени рекс, которого он признал равным себе, но потом с ним поссорился и прогнал его из леса…
Она все еще улыбалась, и я понял, чего не хватает теперь в ее улыбке,