— Они сражались, — сказал Духарев. — Вместе с твоими. Когда ты уводил своих, они продолжали драться. Ты ведь только своих увел, Щенкель!
Даже сквозь грим стало заметно, как побледнел патрикий Никифор.
— Еще нет. А в чем дело? — Игуменья испытывала сильнейшее желание поставить на место спесивого чиновника, но опасалась. Мало ли чей он родственник и каковы его полномочия.
— Побили, но не сильно, — сказала Любушка. — Меня Зван защитил.
— А он десятнику своему сказал: ты его послал.
— Ночью было спокойно, — продолжил воевода. — Но утром ромеям подошла подмога, огромное войско...