Мы встали и потянулись, и Молли воскликнула, что уже очень поздно, а я внезапно ощутил всю боль моего выздоравливающего тела. Сидеть на пляже, на холодном ветру – уж конечно, такой глупости я не позволил бы ни одной лошади. Я проводил Молли домой, и у ее двери был один неловкий момент, перед тем как она наклонилась и приласкала на прощание Кузнечика. Потом я остался один, если не считать любопытного Щенка, который желал знать, почему я иду так медленно, и сообщал, что уже умирает от голода и не прочь пуститься бегом вверх, к замку.