– Да, – сказал я просто, и наши глаза встретились. Она смотрела на меня так же отстраненно, как иногда смотрела в окно. Внезапно глаза ее наполнились слезами.
Я уже съел половину второй миски, когда услышал шорох и легкие шаги. Я поднял глаза со своей самой обезоруживающей улыбкой, надеясь, что здешняя повариха окажется такой же мягкосердечной, как баккипская. Но это была служанка. Одеяло было накинуто на ее плечи поверх ночной рубашки, на руках она держала ребеночка. Служанка рыдала. Я смущенно отвел глаза.
– Неприятности? – Она пренебрежительно фыркнула. – Это как посмотреть. Если отец сможет оставаться трезвым столько, чтобы найти меня, тогда, что ж, тогда у меня и правда могут быть неприятности. Но скорее всего, к вечеру он здорово напьется и не попадет в меня ничем из того, что будет швырять. Скорее всего! – повторила она твердо, когда Керри открыл рот, чтобы возразить. С этими словами она решительно повернулась к каменистому берегу и возобновила поиски.
Она смотрела на меня, и на лице ее была смесь благоговейного страха и ужаса, когда я крепко схватил ее маленького питомца.
И я рассказал ему о предложении Федврена и о том, как понял внезапно, что карты не просто линии и цвета, а места и возможности. И я мог бы поехать туда и стать переписчиком, или…
Леди Пейшенс проявляла свою эксцентричность уже в раннем возрасте. Она была еще девочкой, а няньки говорили, что она упрямо требует независимости, но у нее не хватает здравого смысла, чтобы позаботиться о себе. Одна из них заметила: «Она будет весь день ходить с развязанными шнурками, потому что не может завязать их, и все равно не допустит, чтобы это сделал кто-нибудь другой». Еще до десяти лет она начала избегать традиционных наук, которые следовало знать девочке ее положения, и заинтересовалась ремеслами, наверняка бесполезными в будущем: гончарным делом, татуировкой, изготовлением духов, а также выращиванием и разведением растений, особенно чужеземных.