— Жалко, что я не была тогда с тобой в Париже, — сказала она.
— Конечно. В понедельник мы первый раз пошли погулять. Мы еще прихватили бутылку арманьяка.
— Меня залатали, а потом отправили в Россию.
Она с недоумением посмотрела на него. — Почему же ты мне днем этого не сказал?
Чиновник снял очки и посмотрел на Элизабет. Потом неторопливо встал и скрылся за деревянной перегородкой, отделявшей его от зала.
— Нет, Эрнст. Мы утеряли все мерила. Десять лет нас изолировали, воспитывали в нас отвратительное, вопиющее, бесчеловечное и нелепое высокомерие. Нас объявили нацией господ, которой все остальные должны служить, как рабы. — Он с горечью рассмеялся. — Нация господ! Подчиняться каждому дураку, каждому шарлатану, каждому приказу — разве это означает быть нацией господ? И вот вам ответ. Он, как всегда, сильнее бьет по невинным, чем по виновным.