С улицы опять донесся шум, женский голос звал кого-то, плакал ребенок. Вой первого сигнала усилился. Элизабет сняла с вешалки плащ и надела его.
— И ты не можешь эти последние деньки… ну, притвориться, что ли?
— Иди ко мне, — сказал Гребер. — К черту предписания этого ханжи!
Новобранец кивнул. Он разглядывал русских, словно зверей в зоопарке.
— Разумеется. Теперь тут ничего не разберешь. Но восемнадцатый вот этот, я знаю точно.
— Для солдат нет таких строгостей, — сказал он. — Все можно сделать за несколько дней. Мне говорили в казарме.