— …Убежище… На Лейбницштрассе… — донеслось до него.
Он обошел стол и обнял Элизабет. Он ощущал ее, и ощущал как свое второе «я», которое в нем раскрывается теплее, богаче, многокрасочнее и легче, чем его собственное, раскрывается без границ и без прошлого, только как настоящее, как жизнь, и притом — без всякой тени вины. Она прижалась к нему. Перед ними празднично сверкал накрытый стол.
— Уйдите! — сказал майор. — Потом. — Он стал на колени подле женщины, а затем поднялся. — Так, с этим покончено. Скоро вы сможете спать. У меня еще был полный шприц на всякий случай. Осторожно! Осторожно поднимайте и кладите на носилки! Придется ждать на улице, пока не раздобудем санитарную машину. Если раздобудем.
— А вам какое дело? Нет, не муж, брат. Видите, он в крови.
— Сегодня, должно быть, везет обманщикам, — сказал Гребер. — А какого ты мнения насчет этого вина? Оно тебе тоже кажется дароносицей?
Был час обеденного перерыва, на улицах царило оживление. Какой-то дежурный противовоздушной обороны указал Греберу ближайшее убежище. Гребер предполагал, что дело ограничится тревогой, но, услыхав грохот первых взрывов, стал проталкиваться сквозь толпу, пока не добрался до выхода из убежища. В ту минуту, когда дверь снова открыли, чтобы впустить еще несколько человек, он выскочил на улицу.