— Я не хочу трусливого бегства, — крикнула она сквозь завывание. — Неужели ты не понимаешь?
— А я думал. У меня усадьба в Восточной Пруссии. Я еще помню, как мы бежали в четырнадцатом году, когда пришли русские. Мне было тогда десять лет.
— А зачем мне врать? Что тут можно украсть?
— Не только. Но марши громче всего. А иной раз, когда тишина кричит, приходится заглушать ее самым громким, что у тебя есть.
Вернулась Элизабет. Она шла легко и непринужденно, будто гуляла.
— Зато он наверняка по-свински вел себя по отношению еще к кому-то. Вы квиты. Ты был на его похоронах?