Гребер поднял голову. На лице Биндинга вдруг появилось то самое выражение, как в тот день, когда пьяный эсэсовец Гейни расхвастался насчет своих подвигов в команде СД.
После полуночи ему стало ясно, что на передовой идет ожесточенное сражение. Тяжелая артиллерия противника била далеко за линию фронта. Снаряды ложились все ближе к деревне. Гребер знал, насколько слабо укреплены их позиции. Он мысленно представил себе отдельные этапы боя. Скоро двинутся в атаку танки. Земля уже дрожала от ураганного огня. Грохот раскатывался от горизонта до горизонта. Гребер ощущал его всем существом, чувствуя, что скоро он докатится и до него, и ему казалось, что этот грохот грозовым смерчем кружится вокруг него и вокруг небольшого белого строения, в котором, прикорнув, сидят несколько русских, словно среди разрушения и смерти они стали вдруг средоточием всех совершающихся событий и все зависит от того, какова будет их судьба.
— А разве ты пойдешь сегодня на фабрику? — спросил Гребер.
— Не смотри на меня, — сказала она. — Не знаю, почему я это сделала. Я ведь не такая.
— Хорошо, Эрнст. Ты сам знаешь, что лучше. Но помни: у Альфонса для тебя всегда найдется место. Снабжение первоклассное. Я человек предусмотрительный.
— Он отчаялся. Никакой надежды. И никакой веры.