– Как у тебя дела? – спросила Лена, спуская на плечи шаль.
– Я позвоню, а вы пока кофе попейте, – предложил Будкин, сбрасывая Служкина в прихожей, и прошел в комнату к телефону.
Поныш стремительно катится среди ельников – блестящая, янтарная от заката дорога между двух черных, высоких заборов. Над рекой стоит шум – журчат кусты, гулом отзывается пространство. Мимо нас совсем рядом – хоть веслом дотянись – мелькают еловые лапы. Вечер сгустил все краски, в цвета тропических рыб расписал хвосты и плавники облаков. Дикий, огненный край неба дымно и слепо глядит на нас бездонным водоворотом солнца. Надувная плошка и пригоршня человечков на ней – посреди грозного таежного океана. Это как нож у горла, как первая любовь, как последние стихи.
Банты щекотали напряженные скулы Служкина.
Витька еще постоял, раздавленный словами Колесникова, да и всем случившимся. Он совершенно потерялся и даже немного обалдел. Как это у Колесникова получается, что все делают для него то, чего им и делать-то противно?
Она яростно сгребла со стула груду своих тряпок, выбежала из комнаты и снова заперлась в ванной.