Тут Кощей мельком глянул в мою сторону… я так к земле и приросла, только что корни со страху не пустила. Очи Кощеевы от колдовства-то повыцвели, белесыми стали, как снег в редкой тени, а уж зрачки – словно кто пищаль взведенную прямо в лоб нацелил. Жуть! Отвернулся чернокнижник, пошел дальше. Черный плащ полой по полу шебуршит, седые волосы по плечам гривой рассыпались. Вот уж не повезет которой…
Как же мне надоели эти богатыри, царевичи, королевичи, боярские детки, одни другого ядреней… У батюшки семь жен, тридцать дочек, чего он ко мне прицепился? Видите ли, «самая удалая, самая любимая, вся в него пошла». Вот пусть сам замуж и выходит, раз вся в него! Какая царевичам-королевичам разница, кого в жены брать, лишь бы полцарства за ней давали, как за мной? К одной шестидесятой они не больно-то сватаются, из двадцати девяти сестер только пятерых на свадебных возках и умчали. Зато – по любви. А есть ли она, та любовь? Мне уж точно не светит, даже лучика не кажет. Сорок сороков женихов за два года переглядела, ни один не приглянулся.
Тут мне сразу стало как-то не до смеха. А Кощей протянул руку, не глядя, схватил меня повыше локтя и поволок за собой прочь из тронной залы. Покров слетел с моей головы и остался на полу ярким алым пятном.
А я так и стою столб столбом, руку к сердцу прижала. Да что же это он такое говорит?! За весь медовый месяц ни разу не приголубил, а теперь – без надобности! Куда ж он сам смотрел?! Ну я-то, понятное дело, себе даже думать о любви заказала – муж-от мне не чета, чародей великий, всякого в жизни перевидал, за ратным делом да колдовством ему не до женщин, а ну как засмеет? Неужто и ему краса моя неписаная уста замкнула, негодящим себя посчитал?
Переглянулись мы с Кощеем, да так со смеху и покатились.
– Где ты там хвосты под халатами разглядел?!