– Моя такса чинкваченте… э-э-э пятьсот рублей…
За лицо Ластик обиделся, подумал: на себя бы посмотрел, параллелепипед несчастный!
Дверь сама собой распахнулась, и в трапезную вошла, верней, вплыла толстая размалеванная тетя очень маленького роста, не выше Ластика. Щеки у нее были круглые и красные, будто помидоры, брови – два нарисованных сажей полукруга, губы неестественно алые, а через плечо перекинута пышная, переплетенная золотой лентой коса. Чудное создание всё с ног до головы сверкало золотом и серебром: и венец на голове, и платье, и сапожки.
Было видно, что она напугана не на шутку – так сцепила пальцы, что хрустнули суставы. Дмитрий обнял ее, поцеловал.
Эдвард Келли возбужденно облизнул губы, смахнул со лба капельки пота.
Где-то отчаянно завизжала женщина, и сразу запричитало, заохало множество голосов.