Егор снова открыл рот, сглотнул – и опять промолчал.
С годами подобные казусы в его жизни встречались все реже. Октябрьский научился почти безошибочно понимать скрытый механизм любых событий и логику человеческих поступков. Тем сильнее он нервничал, когда происходило что-нибудь, не укладывающееся ни в какие рациональные рамки.
– Его враги составляли, твой доклад! А ты при них пешка. Или, может, не пешка, а?
Когда глаза снова открылись, перед ним был не пол, а потолок – облупленный, грязный, со свисающим лоскутом масляной краски.
Но Вассер стояла неподвижно, обмякнув всем телом. Уже и не дрожала. Будто окоченела.
– Э, э! – запротестовал он. – Да шо мне тут робить, в этой яме!