– Меня убьют, – шепчет. – Я чувствую. На письмо, перешлешь маме, в Москву.
– Это благородный поступок, – рассеянно обронил Бердичевский, думая о своем.
Пелагия подхватила лампу, протиснулась следом.
– Ишь как ему физиономию-то перекосило. Будет сложность с опознанием.
Но Эммануил вдруг хлопнул себя руками по бокам и закричал так громко, что с дерева, маша крыльями, сорвалась какая-то ночная птица: «Петух! Ну конечно! Петух!» И еще добавил что-то на еврейском или арамейском.
Прокурор увидит все собственными глазами. Прямо перед его крючковатым носом отработает Яков Михайлович рыжую монашку, а господин Бердичевский ничего не поймет и не заметит.