– Но, милочка, надеюсь, вы не думаете, что Том – мой любовник?
– Ну, а теперь объясни, по какому поводу вся эта сцена из «Тоски»?(26)
Ей только показалось или лицо Долли действительно стало менее напряжённым?
– Я страшно тосковал по вас всё это время.
– Я не могу без него жить, говорю вам. Что мне с собой делать, когда он уедет?
Джимми выжимал из актёров все соки. Утром, с десяти до двух, шли репетиции, затем он отпускал их домой учить роли и отдохнуть перед вечерним спектаклем. Он распекал их, он кричал на них, он насмехался над ними. Он недостаточно им платил. Но если они хорошо исполняли трогательную сцену, он плакал, как ребёнок, и когда смешную фразу произносили так, как ему хотелось, он хватался за бока. Если он был доволен, он прыгал по сцене на одной ножке, а когда сердился, кидал пьесу на пол и топтал её, а по его щекам катились гневные слёзы. Труппа смеялась над Джимми, ругала его и делала всё, чтобы ему угодить. Он возбуждал в них покровительственный инстинкт, все они, до одного, чувствовали, что просто не могут его подвести. Они говорили, что он дерет с них три шкуры, у них и минутки нет свободной, такой жизни даже скотина не выдержит, и при этом им доставляло какое-то особое удовольствие выполнять его непомерные требования. Когда он с чувством пожимал руку старого актёра, получающего семь фунтов в неделю, и говорил: «Клянусь богом, старина, ты был просто сногсшибателен», – старик чувствовал себя Чарлзом Кином(10).