— Я так и знал, — забормотал Лариосик… — Мне не везет…
Лариосик суетился, изъявлял готовность пожертвовать собой и идти одному и пошел надевать штатское платье.
И все-таки, когда Турбин отпустил фельдшеров, он оказался в пустом сумеречном классе. Угольными пятнами глядели со стен доски. И парты стояли рядами. Он не удержался, поднял крышку и присел. Трудно, тяжело, неудобно. Как близка черная доска. Да, клянусь, клянусь, тот самый класс или соседний, потому что вон из окна тот самый вид на Город. Вон черная умершая громада университета. Стрела бульвара в белых огнях, коробки домов, провалы тьмы, стены, высь небес…
Приклеил поправку «С 5-ти до 7-ми» и побежал вверх, по Алексеевскому спуску.
— Сама ты дура. Он на белом коне, говорят, едет.
— У меня полтораста. Зайдем к Тамарке, возьмем полторы…