— «…Там вечная весна, — запели, тремолируя, шестнадцать фальцетов, — небес голубиз…»
Что-то ему послышалось, он вздрогнул, оглянулся виновато. Сунул вынутые воровским образом вещи обратно, придавил крышкой; опять прислушался и огляделся. Ни звука, ни признака жизни. Однако ведь он явственно слышал — не то вздох, не то скрип половицы. Он подкрался на цыпочках к двери, осторожно отворил, за дверью оказалась широкая лестничная площадка. А за площадкой — еще дверь, приоткрытая. Он подошел, открыл пошире, заглянул.
С ревом, с удвоенной яростью толпа опять хлынула на обидчиков.
Не устрашенные этим предостерегающим ударом по копчику коллеги, еще четверо репортеров — из ньюйоркской «Таймс», франкфуртского «Четырехмерного континуума», бостонской «Фордианской науки», а также из «Дельта миррор» — явились в этот день на маяк, и Дикарь встречал их со все возрастающей свирепостью.
— И какое отношение имеют пылесосы ко львам?..
— А не кажется тебе, что я чересчур полненькая?