— Теперь я могу приказывать тебе, это мой первый и единственный шанс, — сказал он, помогая Галту улечься в откидывающемся кресле. — Лежи спокойно, расслабься и забудь обо всем… И ты тоже, — добавил он, повернувшись к Дэгни и указывая на кресло рядом с Галтом.
— Приступай к ремонту. Рано или поздно мисс Таггарт заплатит тебе.
— Ты все свел к милостыне — каждому и от каждого из нас обоих? Ты хотел, чтобы мы оба были нищими, прикованными друг к другу цепью?
— Ты думаешь, страна поддержит это? — взмолился Таггарт.
Потом Дэгни увидела огни какого-то города, похожие на горсть золотых монет, рассыпанных по прерии; неистово яркие огни, питаемые электрическим током, показались ей такими же далекими, как звезды, и такими же недосягаемыми. Питавшая их энергия, сила, создавшая электростанции в прерии, ушла, и Дэгни не знала, как ее вернуть.
Она смотрела в лица четверых мужчин, собравшихся в гостиной дома Маллигана; день уже угасал. Галт сидел с безмятежным, бесстрастным и внимательным, как у ученого, лицом. На лице Франциско таился намек на легкую улыбку, такую, которая скрывала заинтересованность в том или ином ответе, лишала его лицо всякого живого выражения. Хью Экстон, казалось, сочувствовал сложности ее положения, он выглядел по-отцовски нежным. Мидас Маллиган задал вопрос без тени жесткости в голосе. Где-то за две тысячи миль отсюда в этот закатный час над крышами Нью-Йорка вспыхнуло прямоугольное табло календаря — двадцать восьмое июня. Ей вдруг показалось, что она видит дату воочию, словно та висела над головами собравшихся.