— Сама дура. Стояла, ушами хлопала. Я не виноват, что ты на линии огня оказалась.
Глаза у меня и вовсе на лоб полезли: в нашей скудной армейской жизни о том, что такие дамы на свете водятся, я и помыслить не мог. Бриллианты, голые плечи, глубокие эти… как их… декольте. Все титьки наружу. И не стесняются совсем! У одной в разрезе юбки видно, где кончается чулок в сеточку и начинается… О-бал-деть, одним словом.
Сорвав пучок травы и кое-как оттерев совиные художества — воняло всё равно премерзко, — я наконец нашел более-менее пустой пятак и встал посередине. Воздел руки для хлопка, но передумал, и, упершись одной ногой в землю, стал, приволакивая другую, чертить круг. Начертил, замкнул кольцо — в Нави оно тут же успокоительно засветилось, — и только тогда, удовлетворенно кивнув, приступил к ритуалу. Совершил, как велено было, три круга и, замерев, прислушался.
Кожа на ладонях уже была сорвана до мяса.
— Ну и что? — окрысился армянин. — Кому от этого хуже?