— Вовсе нет, он попросил меня не участвовать в походах против него, — с грустной улыбкой отвечал пан Якуб, сделав ударение на слове "попросил". — Если же его войска пересекут границы речи Посполитой, я в своем праве.
— Ты чего это удумал, Дмитрий Михайлович? — с тревогой спросил я, когда воеводу наконец усадили на принесенную откуда-то скамью и сняли шлем. — Ты погоди, мы с тобой еще на Петькиной свадьбе погуляем…
— Ну, может и не все. Вроде бы Сагайданый не участвует в этом и заговорщики даже собирались его убить, но я сам ничего не слышал и потому не могу сказать наверное.
— Не гневайся, князь, служба такая. Можешь проехать.
— Спасибо тебе что напомнил, — хмурюсь я, понимая, что стрелецкий полуголова совершенно прав.
До пыточных инструментов у нас дело так и не дошло. Подследственный по упиравшись еще немного рассказал все что знал: Где ухоронки с наиболее ценным добром. Где у Телятевского еще есть дворы, купленные на подставных лиц. Единственно он не знал, где его господин прячется сейчас. Слыхал лишь, что у какого-то "большого боярина", но у кого "не ведал, хоть режь". В общем, через некоторое время мы вышли из подвала и без сил опустились на принесенную нам скамью. Анисим оглядев наши серые лица, громко хмыкнул, дескать, хреновые из нас заплечных дел мастера. Возразить было нечего, палаческие инструменты внушали нам едва ли не большее отвращение, нежели ужас подследственному, и каждый, в глубине души, был рад, что не пришлось их применить. Никто из нас, разумеется, не был чистоплюем, век не тот на дворе. Но одно дело, разговорить пленного во время боевых действий, а другое… хотя кого я обманываю? Нет никакой разницы!