Я еще раз посмотрела на птичку и потом на Антона Юрьевича.
Вова оттолкнул меня и встал во весь рост, отряхнул штаны и, не глядя на меня, процедил.
– Знаешь, ты можешь продолжать себя жалеть и ставить на себе крест, ты можешь меня прогнать и действительно превратиться в биомусор, в алкоголика, например, залить свое горе бутылкой. Предсказуемо и оправданно. Ты ведь несчастный, ты пострадал и у тебя горе!
Какое-то время воцарилось спокойствие, и я не слышала ничего о Вадиме, а дочка вроде бы успокоилась, и мы даже начали разговаривать. Такое затишье перед большой бурей, которая к чертовой матери все сметет на своем пути. Но в моей жизни бури случались весьма редко, единственной был мой развод, когда против меня ополчились все, включая моих собственных родителей.
Бабка запричитала, заголосила, крестится начала, будто Вадим умер. Я ее не перебивала, дала высказаться и отпричитаться. Она банку пол-литровую на стол поставила.
– Что ж вы мне все время лжете, а? Диабет у нее!