– Ты зажравшаяся дрянь, вот ты кто. Я б, бл*дь, сейчас землю жрал и кислоту пил, лишь бы вернуть ее и отца. Она его за собой потянула... на тот свет. Нас с братом сиротами оставила. И я каждый день мечтал, что все это дурной сон, и она вернется!
А тело помнило каждое его прикосновение, каждый голодный поцелуй, каждое движение пальцев на мне и во мне. Жарко становилось в ту же секунду, как и до дикости тоскливо, потому что ни о чем это все. Потому что мной поиграли и в меня, а я... я позволила собой играть. Дура несчастная. Это я жалкая и убогая. Противно-то как. Размечталась.
И в глазах слезы сверкнули, губы поджались.
А второе я тоже поняла далеко не сегодня утром, а еще тогда, когда этот мальчик бросился с кулаками на здоровенного мужика-боксера и ни разу не отступил, даже когда тот безжалостно и профессионально его избивал. И там... на остановке, когда ничего не произошло. Он сдержался... а я? Я бы не сдержалась. Я бы тогда бросилась в этот омут со всей безудержностью вместе со своими бабочками-первенцами, бешено и рвано режущими мне внутренности. О, господи! Куда я влезла? Куда меня вообще занесло? Разве это я вообще?
– Войтов, вам тут бонусы к больничному ужину принесли. Вы б приподнялись хоть раз, что ли.
Я зашла в комнату, поправила вьющиеся темные волосы за уши – дочка любит, когда они распущенные. Разгладила вырез платья на груди, одернула подол пониже и повела по губам светлой помадой. Особо наводить марафет не хотелось. Да и зачем? Я с ними немного посижу и пойду к себе переводы доделывать, а они пусть сами. Я им там не нужна. На лестнице раздались голоса, что-то шелестело, явно цветы в руках Таськи. Ее голос звенел громче всех.