— Чудные, правда? — заметил какой-то эльф, присаживаясь рядом. — Вижу, что вы — не здешний. Ну как поживаете? Просто у меня там двоюродный брат… Вот я и думаю, что если перекроют границы, то увижу брата лет через триста…
— Если ты меня не обидишь, можно я пойду домой? — с надеждой в голосе спросила я, заглядывая ему в глаза. Нет, человеческий облик у чудовища чудовищно красив.
Песец посмотрел на него грустными глазками, зевнул, показывая острые зубки: «Любимая фраза студентов? Сколько раз я ее слышал!»
В полумраке царила мертвая тишина. Отражения в зеркалах пугали, цветы умирали, даря на прощание свои лепестки, я вздрагивала, словно от рыданий, чувствуя, что не могу оторваться от терпких губ, пропуская каскад его длинных волос между своими пальцами. Жадный, исступленный, ненасытный поцелуй, как глоток свежего воздуха в духоте рутины, как облегчение после нестерпимой боли прежних ран, как единственное лекарство от смертельного недуга, заставлял забыть все прежние обиды, растворял тоску и страх. Я боялась только одного — потерять чужие губы даже на секунду, чувствуя, как они боятся потерять мои. Во тьме его поцелуя сбывались самые заветные и запретные мечты моей души.
Но народ, судя по крикам, никуда расходиться не собирался. Клетка, я так понимаю, была выставлена на всеобщее обозрение, из-за чего я испытала мучительные приступы ужаса и стыда.