— Были? — недоверчиво спросила Габриэль, поворачиваясь к нему. — Как это понимать? Ваша жена ведь ещё жива!
Но Габриэль не слушала про овец. Она почему-то представила пустой Волхард, затопленные шахты, убитых мужчин, казнь старшего Форстера, портрет которого видела в библиотеке, и его мать — мону Джулию, прячущую столовые приборы в лесу…
Она не могла припомнить ни одного настолько безумного танца — чтобы ей было так жарко и страшно одновременно. Танца, в котором она бы пыталась всеми силами отстраниться от партнера, быть как можно дальше, и не видеть его лица, и в котором бы партнер держал её так сильно и крепко, и так близко, словно она вся умещалась в его ладони.
— Алекс, твоей милостью мы только что проиграли пятьсот сольдо, о чём ты вообще думаешь? — вырвал его из мыслей голос Винсента.
Форстер вышел из коляски, и подхватив корзинку, как ни в чём не бывало протянул Габриэль руку.
Кармэла схватилась за молитвенник, и принялась бормотать с удвоенной силой, шумно перелистывая страницы, а синьор Миранди стал рыться в портфеле, делая вид, что не может найти очки.