– Портниха, – подтвердила она. – А ты – Рина? Новая игрушка нашего Ива?
Другие возражали, что ежели он не мужик, то на кой он понадобился? И утверждали, что как раз потому и женятся столь скоропалительно, чтобы пузо невестино прикрыть.
– Что мы будем делать сегодня? – полюбопытствовала понятливая Рина, меняя тему, и повернулась в моих объятьях.
Дети кесаря для меня стояли особняком, все до одного. Это был едва ли не единственный смысл моей жизни и я воспринимал их… иначе. Для меня они были не людьми, а чем-то высшим. Они порой еще вызывали светлые чувства, они были лучшим, что оставалось у меня. И уж точно никого из соучениц Тии я не воспринимал как женщин. Это была тщательно, годами возведенная граница, глубокий внутренний запрет, который Рина по своей наивности и доверчивости удивительно легко снесла.
Причину ее недовольства я поняла достаточно быстро: островитянин не пожелал скучать молча, споро подсунутый кубок вина занял его ненадолго, и мужчина попытался втянуть соседку в разговор. Судя по все той же ухмылке и пылающему на щеках лакки румянцу – не то гневному, не то смущенному, – ничего хорошего островитянин ей не говорил. Некоторое время Гроттерия через губу цедила короткие односложные ответы, а потом ответила что-то более связное, сверкнув на мужчину взглядом. Драм на несколько мгновений замер от удивления, а после звучно расхохотался, хлопнув себя ладонями по коленям.
– О том, что ты пьешь кровь младенцев? – изумленно проговорила я, с подозрением глянув на бокал. Да, я совсем недавно тоже наливала немного рубиновой жидкости в бокал, пытаясь успокоиться, но… мало ли, что умеют фиры!